Саша Чёрный. Краткая биография саши черного для детей

Поэт и прозаик Саша Чёрный родился под именем Александра Михайловича Гликберг в довольно большой семье с пятью детьми. На удивление, двоих мальчиков звали одинаково - Саша, однако один имел светлые волосы и потому назывался «белым», а другой тёмные - его звали «чёрным». Таково происхождение псевдонима. Родился автор в Одессе, 13 октября 1880 года. Вскоре родители отдали мальчика в гимназию, однако судьба сложилась так, что Александр покинул свой дом и, оставшись совершенно нищим, стал попрошайничать на улице. Об одиноком и бедном мальчишке написали в газете. Этот рассказ до того тронул одного господина чиновника, К.К. Роше, что он решил взять юного Сашу к себе. Роше был человеком достаточно благородным и любил поэзию, что, безусловно, внесло свой вклад в характер будущего писателя.

В 21 год Александр пошёл на службу рядовым, три года спустя стал работать в таможне. Летом 1904 года опубликовали «Дневник резонёра» в одной из газет города Житомира под псевдонимом «Сам по себе».

Год спустя Гликберг стал жить в Санкт-Петербурге, в котором началась череда публикаций работ в различных журналах: «Леший», «Зритель», «Альманах» и некоторые другие. Стихотворения нашли много положительных откликов среди читателей.

Впервые Александр Михайлович подписался как «Саша Чёрный» в 1905 году в свой сатире «Чепуха». Печать этого стихотворения послужила тому, что журнал отныне прекратил свою работу. Сборник автора запретили из-за цензуры.
С 26 до 28 лет поэт пробыл в Германии, обучаясь в немецком университете, а после вновь приехал в Петербург и стал сотрудничать с изданием «Сатирикон». Автором было выпущено несколько сборников стихотворений, его произведения публиковались в известных журналах и газетах, таких как «Современник», «Солнце России», «Киевская мысль» и некоторых других.

Александр Гликберг во время Первой мировой войны был на фронте в качестве рядового при лазарете.

В 18 году прошлого столетия поэт и прозаик покинул Россию. Поселился сначала в Литве, затем Берлине и Риме, а в 1924 году окончательно остановился в столице Франции, где стали издаваться его сборники. Пятью годами спустя, он купил небольшую территорию на юге страны, куда приезжали гостить русские деятели искусства.

В начале августа 1932 года Александр Михайлович скончался из-за сердечного приступа. Тому причиной послужил недавний пожар, в тушении которого поэт оказывал помощь своим соседям, но, придя домой, слёг и более оказался не в состоянии подняться.

Биография по датам и интересные факты. Самое главное.

Другие биографии:

• Эрнст Теодор Амадей Гофман

  Э.Т.А. Гофман – немецкий писатель, который создал несколько сборников новел, две оперы, балет и много небольших музыкальных произведений. Именно благодаря ему в Варшаве появился симфонический оркестр.

• Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

  М. Е. Салтыков-Щедрин был рожден в Тверской губернии в 1826 году. В возрасте 10 лет он начал обучение в Московском дворянском институте

Статья о русском поэте Саше Черном, чье имя навсегда осталось в истории Житомира.

Советскому человеку предлагалось забыть о Саше Чёрном, если он о нём помнил, а от молодого поколения поэта оградила цензура, на его сочинения был наложен запрет. Казалось бы – самый известный в царской России мастер остроумной политической сатиры, меткий обличитель пошляка-обывателя, приспешника самодержавия, гнилого интеллигента – да при этом ещё и тонкий лирик, повлиявший на развитие русской поэзии начала ХХ века. Даже ниспровергатель авторитетов – молодой Маяковский на вопрос, кто из поэтов нравится ему больше: Фет, Майков или Полонский, ответил, рассмеявшись, – Саша Чёрный. Его влияние на своё творчество будущий “трибун революции” открыто признавал, хотя Саша убийственно высмеял его тогдашних сподвижников и их эпатирующий манифест “Ослиный хвост”, написав своё “Рождение футуризма”:

Художник в парусиновых штанах,
Однажды сев случайно на палитру,
Вскочил и заметался впопыхах:
“Где скипидар?! Давай - скорее вытру!”

Но, рассмотревши радужный каскад,
Он в трансе творческой интуитивной дрожи
Из парусины вырезал квадрат
И…учредил салон “Ослиной кожи”.

Впоследствии же припечатал и самого “агитатора, горлана, главаря”, назвав “красным бардом из полпивной”. Досталось от Саши Чёрного и “новаторам” из смежных областей. Вот как представил он их в своём уморительно смешном стихотворении “Недоразумение”, полный текст которого приводится в конце статьи.*

Публика оценила его сразу. По свидетельству Корнея Чуковского: “Получив свежий журнал (имеется в виду популярнейший петербургский “Сатирикон”, прим. автора), читатель, прежде всего, искал в нём стихи Саши Чёрного. Не было такой курсистки, такого студента, врача, адвоката, которые не знали бы их наизусть”.

Однако в глазах партийных “воспитателей” все эти заслуги ничего не стоили, поскольку Саша Чёрный посмел эмигрировать. И только сейчас его замечательные стихи возвращаются на родину.

Тем, кто знакомится с этим поэтом впервые, не следует заблуждаться по поводу имени, которым он подписывал свои произведения. Уж очень оно встраивается в ряд таких “говорящих” псевдонимов, как Максим Горький, Андрей Белый, Демьян Бедный, Артём Весёлый и даже Михаил Голодный и Эмиль Кроткий. Сашей Чёрным Александр Михайлович Гликберг назвал себя почти случайно. Были у него и другие псевдонимы, например, Сам по себе, Гейне из Житомира и пр. А этот всплыл в памяти, когда вспомнилось, как называли его в семье, чтобы не путать с родственником, ещё одним Сашей Гликбергом, в отличие от него – блондином.

Родился поэт в 1880 году в Одессе, в зажиточной еврейской семье. Дед его Яков имел всего лишь скобяную лавку, а отец – Михаил (Мендель) Гликберг, о котором обычно упоминают как о провизоре либо коммивояжёре, – служил разъездным представителем химической фирмы. Саша был старшим из пятерых детей, которыми занималась, вернее, не хотела заниматься истеричная мать. Собственные дети сильно её раздражали. Это выливалось в постоянные жалобы мужу, который в силу крутого нрава не находил ничего лучше, чем, возвращаясь из очередной поездки, чинить детям строгую расправу.

Когда подошло время учиться, маленький Саша выдержал экзамен для поступления в гимназию, но принят не был по причине пресловутой “процентной нормы” и год проучился дома. Вначале отец предполагал отдать будущего поэта в обучение ремеслу. Потом передумал и решил проблему сплеча. Одним махом он отдал на крещение всех своих детей. Так что в следующем году 10-летний Саша стал гимназистом. Учился он не слишком успешно, обстановка в семье была, как всегда, тягостной. Наверняка существовали и более серьёзные причины, в силу которых после 5-го класса он сбежал из дома. О них он всегда умалчивал.

Заботами тётки со стороны отца мальчик был отвезён в Санкт-Петербург и устроен в гимназию с пансионом, однако за двойку по алгебре был отчислен. Дома “блудного сына” не приняли, на его письма с просьбами о помощи отвечать перестали. Он скитался по России, дошёл до самой крайней нищеты и безнадёжности. И тут вмешалось настоящее чудо. Случайно узнавший об участи талантливого мальчика журналист Яблоновский написал о нём в солидной газете “Сын отечества”. Статья попала на глаза крупному житомирскому чиновнику Константину Роше, инициатору и участнику многих благотворительных дел, недавно потерявшему сына. Он взял мальчика в свой дом, определил в житомирскую гимназию, окружил заботой. Произошло это в 1896 году.

Однако с гимназиями Саше положительно не везло. Принесённая ради этого тяжёлая жертва оказалась напрасной. Конфликт с директором, в который он ухитрился вступить, был таким острым, что после окончания учебного года юноша был исключён, причём без права поступления. О причинах можем только догадываться. Не исключено, что уже тогда проявилось Сашино меткое остроумие и умение убийственно выставить на смех.

Ученик он был великовозрастный, поэтому в 1900 году его призвали в армию. Два года он отслужил вольноопределяющимся в Галицком полку, а потом еще два – таможенным служащим на границе с Австро-Венгрией. Вернувшись в Житомир, Александр Гликберг сделал первые шаги на литературном поприще – стал штатным фельетонистом “Волынского вестника”. Звучит многообещающе, правда, платили ему контрамарками в местный театр. Вскоре газета и вовсе закрылась, и он отправился в Петербург.

Молодого человека приютили родственники добрейшего Константина Роше. В ожидании лучших времён он устроился письмоводителем на Варшавскую железную дорогу. Непосредственным начальником начинающего поэта оказалась Мария Ивановна Васильева, которая взяла его под своё заботливое крыло. Они не подходили друг другу ни по возрасту, ни по положению и образованию, тем не менее, сблизились и в 1905 году поженились. В Марии Ивановне он нашёл то, что недополучил от собственной матери, – преданную любовь, энергичную заботу и обеспеченный тыл. Женитьба позволила ему оставить постылую работу в конторе и посвятить себя творческой деятельности. Жена освободила его от неотступной заботы о хлебе насущном, от беготни по редакциям, переговоров с издателями (он называл их “литературными крокодилами”), от мелочей быта и деловой жизни.

Медовый месяц молодые провели в Италии. По возвращении поэт получил возможность спокойно работать, и результаты не заставили себя ждать. Первое же опубликованное в этом, напомню, 1905 году стихотворение, кстати, впервые подписанное псевдонимом Саша Чёрный, произвело эффект разорвавшейся бомбы. В списках оно разошлось по всей стране, так что молодой провинциал, как говорится, наутро проснулся знаменитым. Стихотворение называлось “Чепуха”, но содержание его было далеко не чепуховым. В лёгких, как детская считалочка, без труда запоминающихся строчках поэт убийственно высмеял ни более ни менее как самых известных государственных деятелей России, депутатов Думы, министров и даже особу государя, которому прозрачно намекнул на взрыв бомбы вблизи царской резиденции:

Разорвался апельсин
У Дворцова моста,
Где высокий господин
Маленького роста?

Журнал “Зритель”, посмевший напечатать эту крамолу, немедленно запретили. Но на дворе был 1905 год, предварительная цензура уже была отменена, так что птичка вылетела из клетки. Стихи Саши Чёрного наперебой печатали “Молот”, “Альманах”, “Маски” – сатирические журналы, которых расплодилось великое множество. К 1908 году он осмелился издать свой первый сборник. Поскольку в него были включены и политические сатиры, тираж был немедленно арестован. Такая же судьба ожидала и автора, если бы он вовремя не выехал заграницу.

Проведённые в Германии два года позволили Саше Чёрному прослушать курс лекций в Гейдельбергском университете. Вернувшись в Санкт-Петербург в 1908 году, он в течение следующих трёх лет постоянно печатается в “Сатириконе” Аркадия Аверченко. Публикации в этом самом известном в тогдашней России журнале сатиры и юмора принесли поэту не просто популярность, а всероссийскую славу. Вокруг журнала объединились лучшие “смехачи” того времени. Годы работы в “Сатириконе” – лучшая пора Саши Черного-поэта. И хотя он добился настоящего успеха, он меньше всего походил на баловня судьбы, всегда старался держаться подальше от шумного общества, с писателями практически не общался. Исключение составляли лишь его друзья Леонид Андреев и Куприн. На людях он чаще всего молчал, держался гордо и прямо, фамильярностей по отношению к себе не терпел. В ту пору его новое имя было у всех на устах, но это его лишь раздражало. “Здравствуйте, Саша!” – как-то сказал ему на Невском один журналист, а Александр Михайлович потом в ярости писал Корнею Чуковскому: “Черт дернул меня придумать себе такой псевдоним! Теперь всякий олух зовет меня Сашей!”

Стихи 1908-1912 годов – периода расцвета блестящего сатирического таланта Саши Черного – самые лучшие среди всего им написанного. Книги его стихов многократно переиздавались, критика встречала их единодушной хвалой. Если вначале в своих сатирах он проклинал эпоху, издевался над нею, то позже стал писать как бы натягивая на себя личину – то ненавистного ему обывателя, то эдакого жалкого интеллигента – всегда отличного от самого Саши Чёрного. Высказывание от лица этих отвратительных для него масок потребовало снижения традиционных поэтических тем и “демократизации” стихотворного языка, выразившейся в пародийном сопоставлении избитой высокой фразеологии с интеллигентским жаргоном и в использовании сниженной вульгарной лексики. Впоследствии метод этот, применив его к прозе, блестяще использовал Михаил Зощенко. А тогда это было в новинку.

Неожиданным образом то, что было выбором медицинского инструмента в руках хирурга, назвавшийся его учеником Маяковский воспринял как новую поэтическую норму. О том, как её понял этот бурный ниспровергатель авторитетов, он высказался в лоб: “Меня радовал его антиэстетизм”. Но истинную манеру Саши Чёрного лучше всего иллюстрируют его наиболее любимые Маяковским стихи, такие, как например “Обстановочка”:

Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг, убитый лавочкой и флюсом,
Подсчитывает месячную убыль.
Кряхтят на счётах жалкие копейки:

Покупка зонтика и дров пробила брешь,
А розовый капот из бумазейки
Бросает в пот склонившуюся плешь.
Ревёт сынок. Побит за двойку с плюсом.
Над самой головой насвистывает чижик
(Хоть птичка божия не кушала с утра),
На блюдце киснет одинокий рыжик,
Но водка выпита до капельки с утра.

Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
В наплыве счастия полуоткрывши рот,
А кошка, мрачному предавшись пессимизму,
Трагичным голосом взволнованно орёт.

Безбровая сестра в облезлой кацавейке
Насилует простуженный рояль.
А за стеной соседка-белошвейка
Поёт романс “Пойми мою печаль”.

Как не понять? В столовой тараканы,
Оставя чёрствый хлеб, задумались слегка,
В буфете дребезжат сочувственно стаканы
И сырость капает слезами с потолка.

Брандахлысты в белых брючках
В лаун-теннисном азарте
Носят жирные зады.

Вкруг площадки, в модных штучках
Крутобёдрые Астарты
Как в торговые ряды
Зазывают кавалеров (…)

Щёки, шеи, подбородки,
Водопадом в бюст свергаясь,
Пропадают в животе,

Колыхаются, как в лодке,
И, шелками выпираясь,
Вопиют о красоте.(…)

Как наполненные вёдра
Растопыренные бюсты
Проплывают без конца –

И опять зады и бёдра…
Но над ними – будь им пусто! –
Ни единого лица!

Когда же поэт высказывался не от имени маски, а от собственного лица, звучали совсем другие ноты – это был голос страдающей души. Однако в тот период его излюбленным оружием было едкое, безжалостное высмеивание, от стрел которого, казалось, не было защиты. Как написано было в предвоенном 1914 году в газете “Русское слово”, Саша Чёрный “…глумится над современной жизнью, над пошляками и ничтожествами…, над черносотенцами и либеральными балалайками, над лжеполитиками и лжеэстетами”.

Не обошёл он своим вниманием и весьма болезненный вопрос собственного вероисповедания, столь радикально решённый за него в детстве. На том, в какой из перечисленных ипостасей выступал он, касаясь еврейства, что стекало при этом с его разящего пера – желчь или слеза, следует остановиться особо.

Начнём с того, что темы этой он отнюдь не избегал. Вот, например, один из его шедевров – стихотворная повесть “Любовь не картошка”, изложенная почти гекзаметром:

Арон Фарфурник застукал наследницу дочку
С голодранцем студентом Эпштейном:
Они целовались! Под сливой у старых качелей.
Арон, выгоняя Эпштейна, измял ему страшно сорочку,
Дочку запер в кладовку и долго сопел над бассейном,
Где плавали красные рыбки. “Несчастный капцан!” *)

Что было! Эпштейна чуть-чуть не съели собаки,
Madame иссморкала от горя четыре платка,
А бурный Фарфурник разбил фамильный поднос.
Наутро очнулся. Разгладил бобровые баки,
Сел с женой на диван, втиснул руки в бока
И позвал от слез опухшую дочку.

Пилили, пилили, пилили, но дочка стояла как идол,
Смотрела в окно и скрипела, как злой попугай:
“Хочу за Эпштейна”.- “Молчать!!!” - “Хо-чу за Эпштейна”.
Фарфурник подумал, вздохнул. Ни словом решенья не выдал,
Послал куда-то прислугу, а сам, как бугай,
Уставился тяжко в ковер. Дочку заперли в спальне.

Эпштейн-голодранец откликнулся быстро на зов:
Пришел, негодяй, закурил и расселся как дома.
Madame огорченно сморкается в пятый платок.
Ой, сколько она наплела удручающих слов:
“Сибирщик! Босяк! Лапацон! Свиная трахома!
Провокатор невиннейшей девушки, чистой как мак!..”

“Ша…- начал Фарфурник.- Скажите, могли бы ли вы
Купить моей дочке хоть зонтик на ваши несчастные средства?
Галошу одну могли бы ли вы ей купить?!”
Зажглись в глазах у Эпштейна зловещие львы:
“Купить бы купил, да никто не оставил наследства”.
Со стенки папаша Фарфурника строго косится.

“Ага, молодой человек! Но я не нуждаюсь! Пусть так.
Кончайте ваш курс, положите диплом на столе и венчайтесь
Я тоже имею в груди не лягушку, а сердце…
Пускай хоть за утку выходит - лишь был бы счастливый ваш брак.
Но раньше диплома, пусть гром вас убьет, не встречайтесь.
Иначе я вам сломаю все руки и ноги!”

“Да, да,- сказала madame.- В дворянской бане во вторник
Уже намекали довольно прозрачно про вас и про Розу,-
Их счастье, что я из-за пара не видела, кто!”
Эпштейн поклялся, что будет жить как затворник,
Учел про себя Фарфурника злую угрозу
И вышел, взволнованным ухом ловя рыданья из спальни.
Вечером, вечером сторож бил
В колотушку что есть силы!
Как шакал Эпштейн бродил
Под окошком Розы милой.
Лампа погасла, всхлипнуло окошко,
В раме - белое, нежное пятно.
Полез Эпштейн - любовь не картошка:
Гоните в дверь, ворвется в окно.
Заперли, заперли крепко двери,
Задвинули шкафом, чтоб было верней.
Эпштейн наклонился к Фарфурника дщери
И мучит губы больней и больней…

Ждать ли, ждать ли три года диплома?
Роза цветет - Эпштейн не дурак:
Соперник Поплавский имеет три дома
И тоже питает надежду на брак.

За дверью Фарфурник, уткнувшись в подушку,
Храпит баритоном, жена - дискантом.
Раскатисто сторож бубнит в колотушку,
И ночь неслышно обходит дом.
________________________________
*) капцан - значит нищий

Отражение в творчестве поэта его отношения к своим соплеменникам вовсе не ограничивалось подобной карикатурной, уморительно смешной картинкой из еврейской жизни. Невольное отступничество (так ощущал он своё христианство) придало этому отражению особую окраску, в которой смешались сарказм, горечь, гнев. Но присутствовала в нём ещё и нежность. Сквозь юмор она явно сквозит в его опубликованной в 1910 году пародийной “Песне песней”. Вот её начальные строки:

Царь Соломон сидел под кипарисом
И ел индюшку с рисом.
У ног, как воплощённый миф,
Лежала Суламифь
И, высунувши розовенький кончик
Единственного в мире язычка,
Как кошечка при виде молочка,
Шептала: “Соломон мой, Соломончик!”
“Ну что? – промолвил царь,
Обгладывая лапку. –
Опять раскрыть мой ларь?
Купить шелков на тряпки?
Кровать из янтаря?
Запястье из топазов?
Скорей проси царя,
Проси цыплёнок сразу”.(…)

К ветхозаветной тематике поэт обращался не раз. Это и поэма “Ной”, и адресованные детям “Библейские сказки”, одну из которых (“Почему Моисей не смеялся?”) даже перепечатал сионистский журнал Жаботинского, и многое другое. Глубинные же христианские мотивы в его творчестве не замечены. Если крепко доставалось от него русскому обывателю, то также безжалостен был он к “истинно русским евреям”. Но особенно беспощаден Саша Чёрный к антисемитам. Вслед за одним из переводимых им с немецкого авторов он с удовольствием повторяет: “Когда у дурака нет никакого дела, он становится антисемитом”. Их убогие взгляды он высмеял в стихотворении “Юдофобы”:

Жиды и жидовки,
Цыплята и пейсы,
Спасайте Россию,
Точите ножи!

Не забыты были и черносотенцы из “Союза русского народа”, их Саша Чёрный пригвоздил убийственно метко:

Четыре нравственных урода –
Один шпион и три осла
Назвались ради ремесла
Союзом русского народа.

Но критика критикой, а когда разразилась Первая Мировая война, поэт записался в добровольцы и ушёл на фронт. Февральскую революцию принял восторженно, она вывела его из тяжёлой депрессии, в которую погрузили его ужасы войны. Временное правительство назначило его заместителем комиссара Совета солдатских депутатов Северного фронта.

Смысл Октябрьского переворота не ввёл Сашу Чёрного в заблуждение. И, хотя ему, оказавшемуся в Вильно, большевики предложили возглавить местную газету, он отказался и уехал в Германию, затем к Куприну в Италию, затем в Париж. Здесь он активно участвует в эмигрантских изданиях, пишет сатирические стихи и рассказы, стихотворения для детей. Но каждая строчка сквозит тоской человека, который понял, что казавшееся ему чужим, было настоящим, а сейчас, когда для него действительно светит чужое солнце и вокруг него играют чужие дети, – сам он чужой среди всех этих чужих, всюду посторонний или, как он сам себя называл, “тайный соглядатай жизни”. Вот картинка, подсмотренная им в Булонском лесу:

Мальчишка влез на липку
Качается, свистя,
Спасибо за улыбку,
Французское дитя!

Во Франции сочинил Саша Черный свое единственное любовное стихотворение “Мой роман”. В нём он описывает трогательное целомудренное свидание с юной парижанкой, которая тайком приходит в его холостяцкую комнатушку. И как всегда у него – самыми ударными являются последние строчки:

Для ясности, после её ухода
Я всё-таки должен сказать,
Что Лизе – три с половиной года…
Зачем нам правду скрывать?

Детским писателем Саша Чёрный стал ещё в России. Обратившись к казалось бы неожиданному для него жанру, этот острый сатирик, желчно высмеивающий эпоху, начал писать великолепные стихи для детей, создал серию бесхитростных двустиший “Живая азбука”. По отзыву Чуковского: “Уже по первым его попыткам я не мог не увидеть, что из него должен выработаться незаурядный поэт для детворы. Сам стиль его творчества, насыщенный юмором, богатый четкими, конкретными образами, тяготеющий к сюжетной новелле, обеспечивал ему успех у детей. Этому успеху немало способствовал его редкостный талант заражаться ребячьими чувствами, начисто отрешаясь от психики взрослых”. С этими словами невозможно не согласиться, стихи Саши Черного для детей – это нежные жемчужинки. Как точно находит он правильный тон разговора с маленьким человеком:

“Кто живёт под потолком?”
– Гном.
“У него есть борода?”
– Да.
“И манишка, и жилет?”
– Нет.
“Как встаёт он по утрам?”
– Сам.
“Кто с ним утром кофе пьёт?”
– Кот.
“И давно он там живёт?”
– Год.
“Кто с ним бегает вдоль крыш?”
– Мышь.
“Ну, а как его зовут?”
– Скрут.
“Он капризничает, да?”
– Ни-ког-да!..

В эмиграции Саша Чёрный пишет много прозы, адресована она не только детям, но и взрослым. Героем его книги “Дневник фокса Микки” является фокстерьер, рассуждающий о жизни, людях и стихах, а “Солдатские сказки” в чём-то предвосхитили прозу Михаила Зощенко. Создает он и цикл солдатских рассказов, где перед глазами автора проплывают картины фронта, оживают воспоминания о войне. Как замечает Чуковский, рассказы стилизованы в духе Лескова и Даля. Главный их мотив – любование русским характером. Некоторые из этих новелл вошли в книгу “Несерьезные рассказы”, о которой Куприн впоследствии писал: “В этой сфере (имея в виду рассказы о детях и солдатах) он свой, он здесь и товарищ, и зачинщик, и выдумщик, и рассказчик, и импровизатор, и тонкий, любящий наблюдатель”.

Что же касается еврейской проблематики, то в творчестве периода эмиграции она всплывает лишь эпизодически, что несомненно явилось следствием тогдашнего отсутствия на Западе официальной политики антисемитизма. Тем не менее, в сатирической поэме “Кому в эмиграции жить хорошо” одним из немногочисленных “счастливцев” является портной Арон Давыдович, а в статье “Голос обывателя” встречается такой стилизованный пассаж:

Скажу, как один пожилой еврей,
Что, пожалуй, всего мудрей:
Революция очень хорошая штука, –
Почему бы нет?
Но первые семьдесят лет –
Не жизнь, а сплошная мука!

Замечательно точно сказано, в особенности – про первые 70 лет! А как здорово высмеял он в своих “Потомках” вечный припев-обманку, на которую неизменно ловится терпеливый российский обыватель: “Туго, братцы, видно, дети будут жить вольготней нас”. Терпеть и страдать ради будущих поколений – на эту наживку Саша Чёрный не “клюнул”:

Я хочу немного света
Для себя, пока я жив.

И уточняет свою мысль:

Я как филин на обломках
Переломленных богов.
В неродившихся потомках
Нет мне братьев и врагов.

Так что, думаю, совсем не случайно его сатиры, в частности “Потомки”, вдохновили Дмитрия Шостаковича на создание вокального цикла. Забавным свидетельством популярности Саши Чёрного является то, что в Голливуде якобы “гастролировал” Лже-Саша Чёрный. Но до этих знаков признания поэт не дожил, он умер в 1932 году при неожиданных обстоятельствах. Когда в маленьком французском местечке Лаванду, где он жил, случился пожар, Саша Чёрный бросился помогать соседям. А потом, уже дома, у него случился сердечный приступ. Он прожил всего 52 года. Когда поэта не стало, его собака Микки, та самая, от имени которой была написана детская книжка, легла на грудь хозяина и скончалась от разрыва сердца.

Как известно, “о мёртвых либо хорошо, либо ничего”, по крайней мере первое время. Но проходят годы и всё расставляют по местам. В случае Саши Чёрного, от острых, едких, вызывающих неудержимый смех сатир которого досталось многим, можно было ожидать появления переоценок, замешанных на скрытой уязвлённости, профессиональной зависти или чём-то ещё, например болезненном национализме. В особенности это ожидаемо, когда имеешь дело с необычным дарованием, в свою очередь взявшим на вооружение издевательскую сатиру, таким, как например Венедикт Ерофеев, прославившийся ещё в Самиздате своим убийственно смешным эпатажным шедевром “Москва – Петушки”. В заметках на полях дневников, где и не сатирики-то обычно бывают особенно беспощадны и никак не склонны к сантиментам, Веничка, как он любил себя называть, неожиданно растаял:

Когда читаешь сверстников-антиподов, – рассуждает он, “хочется не то быть распростертым в пыли, не то пускать пыль в глаза народам Европы, – а потом в чём-нибудь погрязнуть. Хочется во что-нибудь впасть, но непонятно во что, в детство, в грех, в лучезарность или в идиотизм. Желание, наконец, чтоб тебя убили резным голубым наличником и бросили твой труп в зарослях бересклета. И все такое. А с Сашей Черным “хорошо сидеть под черной смородиной” (“объедаясь ледяной простоквашей”) или под кипарисом (“и есть индюшку с рисом”)”.

Даже болезненно чувствующий малейшие изъяны стиля, безжалостный к собратьям по перу несравненный Владимир Набоков произнёс неожиданные для него растроганно теплые слова о Саше Чёрном: “Осталось несколько книг и тихая прелестная тень”.

Чувство, которое оставил по себе этот талантливо издевавшийся над недостатками современников поэт, замкнутый человек, улыбку которого почти никто не видел, оказалось весьма неожиданным, определить его трудно. Наверное, это нежность.

Одним из лучших поэтов двадцатого века является Саша Черный, биография которого хоть и краткая, зато весьма интересная. Это тот человек, который сумел добиться всего самостоятельно. Несмотря на все преграды, сложный жизненный путь и множество других проблем, которые преграждали дорогу поэту, он все же стал личностью, достойной своего звания. И это не может остаться без внимания и уважения.

Поэт Саша Черный. Краткая биография

Родился Александр Михайлович Гликберг (именно он впоследствии взял псевдоним Саша Черный) 1 октября 1880 года в городе Одесса. Его родители были евреями, что в дальнейшем имело влияние на его развитие и восприятие мира благодаря специфическому воспитанию. В семье было пятеро детей, из которых двое имели имя Саша. Наш поэт был брюнетом, поэтому и получил прозвище «черный», которое в дальнейшем стало его псевдонимом.

Для того чтобы получить образование в гимназии, мальчика крестили в русской православной церкви, но учебное заведение он так и не окончил. Саша сбежал из дома и стал попрошайничать. Эту историю написали в газете, и местный благотворитель К. К. Роше, растроганный историей мальчишки, взял его к себе на воспитание. Роше обожал поэзию и приучил к этому юного Гликберга, дал ему хорошее образование и подтолкнул к тому, чтобы Саша начал писать стихи. Именно Роше можно считать крестным отцом Саши в области литературы и поэзии.

Молодые лета

С 1901 по 1902 год Александр служил рядовым солдатом, после этого работал в Новоселенской таможне. В это время газета «Волынский вестник» печатает первое произведение молодого писателя - «Дневник резонёра», подписанное «Сам по себе», что вызвало к нему особый интерес местной интеллигенции. Именно это дало парню кличку «поэт».

Саша Черный не перестал писать даже в Санкт-Петербурге, куда переехал в 1905 году. Он издавался в таких газетах и журналах, как «Журнал», «Альманах», «Маски», «Зритель» и другие. Хоть и популярность поэта возрастала, но не все было так гладко, как могло казаться на первый взгляд. Сатира «Чепуха», напечатанная в журнале «Зритель», привела к закрытию издания, а сборник «Разные мотивы» запретили в связи с несоблюдением цензуры. Из-за этого молодой поэт имел проблемы с властями и владельцами журнала, некоторое время его не принимали в обществе, сделали своеобразным изгоем.

Однако газета быстро закрылась. Молодой человек, уже увлекшийся литературой, решает переехать в Петербург. Здесь Сашу приютили родные Константина Роше. Александр служил чиновником на Варшавской железной дороге. Его начальницей была Мария Ивановна Васильева. Несмотря на то, что она была старше Саши на несколько лет, они сблизились и в 1905 году поженились. Александр Гликберг оставил работу в конторе и целиком отдался литературному творчеству. Так он стал Сашей Черным.

Учеба и работа

Во время проживания в Германии Александр не только творил и писал свои гениальные работы, но также обучался в Гейдельбергском университете на протяжении 1906-1908 годов.

Первое же его стихотворение «Чепуха», опубликованное под никому не известным псевдонимом, привело к закрытию журнала "Зритель", в котором оно было опубликовано, и распространилось в списках по всей стране. Стихи Саши Черного - и саркастические, и нежные, приобрели всероссийскую популярность. Корней Чуковский писал: «…получив свежий номер журнала, читатель, прежде всего, искал в нем стихи Саши Чёрного».

В 1906 году вышел в свет сборник стихов «Разные мотивы», который вскоре был запрещен цензурой из-за политической сатиры, но это не останавливает автора.

В 1908 году он снова возвращается в Санкт-Петербург, где становится сотрудником журнала «Сатирикон», а также печатается в таких изданиях, как «Аргус», «Современный мир», «Современник», «Солнце России», «Одесские новости», «Русская молва» и «Киевские новости», издает первые книги.

В 1910-1913 годах поэт пишет детские книги.

Революция и война

Во времена Первой мировой войны (с 1914 года) Александр служил рядовым офицером в пятой армии при полевом лазарете. В это же время работал как прозаик, издавая сборники и детские книги. Однако, не выдержав ужасов войны, впал в депрессию и был помещен в госпиталь.

После Октябрьской революции осенью 1918 года Александр уехал в Прибалтику, а в 1920 году - в Германию. Некоторое время поэт жил в Италии, потом в Париже. На юге Франции провел он и последние годы жизни.

За свою недолгую жизнь Саша Черный немало постранствовал по миру, побывал в Берлине, Ницце, Париже, Риме, Киеве, Тбилиси, но окончательно эмигрировал в 1920 г., поселился в Берлине. Его стихи эмигрантского периода проникнуты мучительной ностальгией. В 1923 г. В Германии вышел том стихотворений «Жажда» - очень грустная книга о жгучей тоске по родине, об эмигрантском сиротстве.

В эмиграции Саша работал в газетах и журналах, устраивал литературные вечера, ездил по Франции и Бельгии, выступал со стихами перед русскими слушателями, выпускал книги. Особое место в его творчестве теперь занимала проза, адресованная и взрослым, и детям.

Смерть Саши Черного была внезапной и неожиданной: рискуя жизнью, он помогал соседям тушить пожар, а потом, уже дома, у него произошел сердечный приступ. Умер Саша Черный во Франции в местечке Лаванду 5 августа 1932 года. Ему было всего 52 года.

Несмотря на всю гениальность и величественность поэта, могила Александра не найдена и до сегодня. Она затерялась, так как заплатить за нее было некому, да и не чем.

Произведения Саши Черного

В библиографию поэта вошло более 40 книг и сборников, около 100 цитат и поговорок, а также бесчисленное количество стихов. Все его работы были изданы под псевдонимами «Саша Черный», «Сам по себе» и «Мечтатель». Наиболее популярными стали: повесть «Чудесное лето», сборник «Несерьезные рассказы», а также детские книги «Сон профессора Патрашкина», «Белка-мореплавательница», «Дневник фокса Микки», «Румяная книжка» и «Кошачья Санатория».

Все, что осталось

Жена Александра умерла в 1961 году - единственный человек, который был дорог поэту, так как детей в семьи не было. После ее смерти в 1978 году на кладбище Лаванду символически установили памятную доску, чтобы хоть как-то увековечить имя легендарного поэта. Благодаря попечению Корнея Чуковского в 1960-х годах все произведения Саши были напечатаны в Большой и Малой сериях «Библиотеки поэта» в нескольких томах.

На сегодняшний день

Саша Черный, биография которого является одной из наиболее интересных, оставил после себя большое наследство книг и стихотворений. Его работы изучают как в школе, так и в высших учебных заведениях. Его цитатами пользуются все люди, вне зависимости от возраста и положения в обществе, что свидетельствует о популярности и умении автора затронуть человека за живое.

Данный сайт разработан командой "Бобры" для IX Всероссийской дистанционной командной олимпиады по информационным технологиям "ИКТ Полиатлон"

Крещеный отцом в возрасте 10 лет, чтобы иметь возможность поступить в гимназию вне "процентной нормы", Саша Черный обучения не закончил (неоднократно отчислялся за неуспеваемость).

В 1900-е гг. активно сотрудничал в прогрессивных сатирических журналах "Зритель", "Молот", "Маски", "Сатирикон" и др. В 1902-1904 гг. служил в Новоселицкой таможне. Начал печататься в Житомире в 1904 г. в газете "Волынский вестник".

С 1905 г. - чиновник в Петербурге, где, благодаря женитьбе на ученице видного профессора философии Александра Введенского и родственнице известных купцов Елисеевых, получил возможность заняться самообразованием.

Известность Черному принесла дерзкая политическая сатира "Чепуха" ("Зритель", 1905). Первый сборник стихов поэта "Разные мотивы" (1906), содержащий наряду с лирикой литературные и политические юморески, был запрещен цензурой. Спасаясь от судебной ответственности, поэт уехал в Германию, в 1906-1907 гг. слушал лекции в Гейдельбергском университете.

Вернувшись в 1908 г. в Россию, он стал постоянным сотрудником журнала "Сатирикон" (с 1911 г. - "Новый Сатирикон"). Особую популярность Саше Черному принесли книги "Сатиры" (1910) и "Сатиры и лирика" (1911).

Порвав в 1911 г. с "Сатириконом", отходившим от злободневной политической сатиры, Черный перешел при содействии Максима Горького в журнал "Современник" , опубликовал в нем несколько фельетонов в стихах на актуальные социально-политические темы.

В это же время стал печататься в газетах "Киевская мысль", "Русская молва", в журналах "Современный мир", "Аргус", "Солнце России", также он выступал как детский писатель (книги "Тук-Тук", 1913, "Живая азбука", 1914).

В 1914 г. Черный добровольно ушел на фронт. В марте 1917 г. Временным правительством он был назначен заместителем комиссара Северного фронта. После Октябрьской революции (которую Черный не принял, несмотря на предложения большевиков возглавить газету в Вильно) осенью 1918 г. он уехал в Прибалтику (где были созданы стихи о Литве и цикл "Русская Помпея"); в 1920 г. - в Берлин; со второй половины 1923 года до начала 1924 года он жил в Италии (впечатления от Вечного города отразились в лирических и юмористических миниатюрах "Из римской тетради" и "Римские офорты"). В 1923 г. вышла книга его стихов "Жажда".

С 1924 г. Саша Черный жил в Париже, сотрудничал в газетах "Последние новости", парижском "Сатириконе" и других периодических изданиях, устраивал литературные вечера, ездил по Франции и Бельгии, выступая со стихами перед русскими слушателями.

В 1927 г. он вошел в группу эмигрантов, которая на паях приобрела земельный участок и основала русскую колонию в поселке Ла-Фавьер в Провансе. Здесь, на юге Франции, Саша Черный провел последние годы жизни.

В 1931-1932 гг. Черный написал поэму "Кому в эмиграции жить хорошо".

Среди других его произведений - поэма "Ной" (1914), стихотворный цикл "Война" (1918), стихи, повести, рассказы (книга "Сон профессора Патрашкина", 1924; "Дневник фокса Микки", 1927; "Кошачья санатория", 1928; "Белка-мореплавательница", 1933 и др.) и пьеса "Возвращение Робинзона" (1922); произаический сборник "Несерьезные рассказы" (1928).

Особое место в творчестве Черного занимают "Солдатские сказки" (опубликованы в 1933 г.), написанные в стиле своеобразного анекдотически-бытового реализма. Писатель оставил также переводы из Генриха Гейне, Рихарда Демеля, Кнута Гамсуна и др. Цикл музыкальных произведений на слова Саши Черного создал Дмитрий Шостакович.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

, Ле-Лаванду , Прованс , Франция) - русский поэт Серебряного века , прозаик, получивший широкую известность как автор популярных лирико-сатирических стихотворных фельетонов.

Биография

Саша Чёрный родился в Одессе, в еврейской семье провизора , агента торговой фирмы. В семье было пятеро детей, двоих из которых звали Саша. Блондина называли «белый», а брюнета - «чёрный». Так и появился псевдоним.

Чтобы дать ребёнку возможность поступить в белоцерковскую гимназию, родители крестили его. В гимназии Александр проучился недолго. Мальчик сбежал из дома, стал нищим, попрошайничал. Об его горестной судьбе написали в газете, и житомирский чиновник К. К. Роше, растроганный этой историей, взял мальчика к себе. К. К. Роше, много занимавшийся благотворительностью и любивший поэзию, оказал на Александра большое влияние.

С 1914 по 1917 год Александр Гликберг служил рядовым в учебной команде, затем работал в Новоселенской таможне. 1 июня 1904 года в житомирской газете «Волынский вестник » напечатан его «Дневник резонёра» за подписью «Сам по себе».

Издал сборник прозы «Несерьёзные рассказы» (1928), повесть «Чудесное лето» (1929), детские книги: «Сон профессора Патрашкина» (1924), «Дневник фокса Микки» (1927), «Кошачья санатория» (1928), «Румяная книжка» (1930).

В 1929 году приобрёл участок земли на юге Франции , в местечке Ла Фавьер , построил свой дом, куда приезжали русские писатели, художники, музыканты.

Саша Чёрный скончался от сердечного приступа 5 августа 1932 года. Рискуя жизнью, он помогал в тушении пожара на соседней ферме, придя домой, слёг и больше не поднялся.

Память

Могила поэта была утеряна вследствие того, что за неё некому было платить. Жена Саши Чёрного, Мария Ивановна, скончалась в 1961 году. В 1978 году на кладбище Лаванду была установлена символическая памятная доска, посвящённая поэту.

В 1933 году посмертно изданы книги «Солдатские сказки» и «Белка-мореплавательница».

В начале 1960-х годов благодаря стараниям Корнея Чуковского однотомники Саши Чёрного были изданы в Большой и Малой сериях Библиотеки поэта .

Издания

• Первое знакомство. Берлин, 1923.
• Чёрный С. Избранная проза / Сост., послесловие и комм. А. С. Иванова. - М.: Книга, 1991. - 432 с. (Из литературного наследия)
• Чёрный С. Собрание сочинений в пяти томах. - М.: Эллис Лак, 1996. ISBN 5-7195-0044-8
• Чёрный С. Избранное / Сост. В. М. Рошаль. - СПб.: ТОО Диамант, 1997. - 448 с.
• Чёрный, С. Детский остров / худ. С. А. Коваленков . - М .: РИПОЛ классик, 2013. - 80 с. - (Шедевры книжной иллюстрации «mini»). - ISBN 978-5-386-04815-0 , УДК 821.161.1, ББК 84(2Рос=Рус)6-44, Ч-49.

Экранизации произведений

• - Святочные рассказы , новелла «Рождественское»
• - Про девочку, которая нашла своего мишку
• - Девочка Люся и дедушка Крылов
• - Солдатская песня

В музыке

В театре

«Концерт Саши Чёрного для фортепиано с артистом » - моноспектакль Алексея Девотченко , созданный артистом совместно с режиссёром Григорием Козловым в 1990 году. Литературная основа - стихи Саши Чёрного, в спектакле исполняется музыка Рахманинова, Массне, Бетховена, Штрауса, а также Алексея Девотченко. Существует также телевизионная версия постановки.

Напишите отзыв о статье "Саша Чёрный"

Примечания

См. также

Литература

• Миленко Виктория. Саша Чёрный: Печальный рыцарь смеха. ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2014.

Ссылки

• в

Отрывок, характеризующий Саша Чёрный

– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.

Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.