Система христианской философии. Реферат: Христианская философия, её специфика и основные черты

ХРИСТИАНСТВО И НАТУРАЛИЗМ “Религия без откровения” - так называется впечатляющая книга Джулиана Хаксли, в которой он доказывает, что именно таковы для религии итоги упадка супернатурализма. Дискредитация “гипотезы бога” заставляет его обратиться вспять - к религии

ХРИСТИАНСТВО И СУПРАНАТУРАЛИЗМ Но посмотрим на дело с другой стороны: что означает всё это для представителей современного супранатурализма? Им будет трудно поверить, что все наши рассуждения не выльются просто в теологию чистой имманентности, чтобы не сказать

Философия и христианство В настоящий момент мы оказались свидетелями длящегося завершения грандиозного, исторически беспрецедентного опыта Нового времени – построения культуры без религии. Этот эксперимент прошел длинный, многосложный, далеко не бесплодный путь: от

III. Христианство Но в этом движении сознание испытывает именно выступление единичности на неизменном, а неизменного - на единичности. Для сознания открывается единичность вообще в неизменной сущности, а вместе с тем открывается и его единичность в нем. Ибо истина этого

1. Особенности средневековой философии.

2. Период патристики (Августин Аврелий).

3. Схоластика (Фома Аквинский).

4. Основные принципы христианского мировоззрения.

Средневековая философия представляет собой тот период в истории европейской философии, который непосредственно связан с христианской религией. Христианство возникло в 1 веке н.э. на территории Палестины, а затем распространилось по всей Римской империи. С конца 4 века оно становится господствующей религией Рима. Это приводит к резким изменениям во взаимоотношениях между религией и философией. Если в Древней Греции и Древнем Риме религия и философия сосуществовали совместно, не посягая на самостоятельность друг друга, то в Средневековье философия попадает в полную зависимость от христианской религии. Христианская церковь в это время становится полным монополистом в области образования и культуры. Поэтому вся общественная, духовная и научная жизнь протекала под прямым и жестким контролем церковных властей.

Глазной особенностью средневековой философии являлось то, что все философы этого периода были священнослужителями. Главной их специализацией было богословие и теология. А к философии они обращались лишь с одной целью, чтобы с ее помощью рационально подтвердить христианское вероучение и культ, и тем самым укрепить позиции христианства.

Первый период развития средневековой христианской философии получил определение - патристика (5-8 века). Термин «патристика» происходит от слова «патер» - отец, имеется в виду святой отец церкви. Главной задачей, которую решали отцы церкви, стала задача разработки основ христианского мировоззрения, Чтобы это мировоззрение стало доступным широким слоям населения надо было, или создать новую терминологию для раскрытия важнейших положений христианской религии, или опереться на уже существующие. Для решения этой задачи идеологи христианства обратились к философии Платона и неоплатонизма, так как она по своему характеру ближе всего стоит к христианской вере-

Яркими представителями патристики являлись Василий Великий, Климент Александрийский, Тертуллиан, Ориген и др. Но наибольший вклад в развитие христианской философии эпохи патристики внес Августин Аврелий или Блаженный (354-430 гг.).

Августин осуществил то, что только намечалось у его предшественников - сделал Бога центром философского мышления. Бог является высшей сущностью, он сотворил мир из ничего, т.е. не только порядок и устройство, но и саму материю. Бог не только сотворил мир, но и постоянно его сохраняет, а это значит, процесс творения продолжается.

Человеческую душу, Августин трактует в духе идей Платона. Душа не содержит в себе ничего материального, имеет лишь функцию мышления, воли, памяти, но не имеет ничего общего с биологическими функциями. От тела душа отличается совершенством. Такое понимание существовало и в греческой философии, но Августин впервые стал утверждать, что это совершенство происходит от Бога, что душа подобна Богу и бессмертна. Он одним из первых поставил вопрос о человеческой личности. Человек не просто «раб Божий», он - личность, связанная с Богом. Человек - подобие Бога, значит, может обладать волей и направлять ее к вере или безверию, к добру или злу. Зло - это недостаток добра, оно коренится в человеческой природе. Бог не виновен в существовании зла. Бог - это высшая благодать, любовь и добро. После мученического подвига Христа каждому человеку дана возможность спасения, если он уверует в Бога, отвернется от зла и направит свою волю к добру.

Августин Аврелий, в согласии с эллинистической философией, считал, что целью и смыслом человеческой жизни является счастье. Счастье же можно достичь лишь в Боге. К Богу человек может прийти через разум (богопознание) или через веру, проявляющуюся в воле человека. Вера к разум взаимно дополняют друг друга: «Разумей, чтобы мог верить, верь, чтобы мог разуметь». Но ум все-таки недостоверен, склонен к ошибкам, поэтому вера превыше разума.

Также Августин стоял и у истоков «философии истории». Он отвергает античное понимание истории, как вечного повторения, коловорота исторических процессов. История определяется божественным провидением, она имеет смысл и направление к конечной цели. Движение к конечной цели - это движение от «земного града» (государства) к «граду Божьему» (царство Христа, прообразом которого служит церковь). Исторический прогресс выражается в увеличении людей отвернувшихся от язычества и пришедших к христианству. Закончится история человечества вторым пришествием Иисуса Христа, Страшным Судом и установлением Царства Божьего.

Второй период развития средневековой философии называется - схоластика (9-15 вв.). Термин «схоластика» образовался от латинского слова «схола» (школа) и означает школьную учебную философию. Все кто занимался науками и особенно философией назывались в то время схоластиками.

Представители схоластики понимали, что философия Платона, которой придерживались Августин Аврелий и большинство философов средневековья, приводит к противостоянию духа и природы. А это в свою очередь приводило к образованию ересей (манихеи, альбигойцы, вальденсы, катары и др.), которые утверждали, что природа и тело человека – это творение сатаны. Схоластики видели теоретические корни ересей в уклонений к платонизму. Но критиковать великого Платона можно было, опираясь на не менее значимый авторитет. Поэтому схоластики обращаются к Аристотелю, как к первому и наиболее крупному критику Платона. В результате этого влияние философии Платона начинает падать и начинает распространяться влияние Аристотеля, с его четко выраженной позицией реализма и развитым логическим мышлением.

Видными представителями этого течения были Эриугена, Бенавентура, Ансельм Кентебрийский, Росцелин, Абеляр, Альберт Великий и др. Однако наибольший вклад в развитие схоластики внес Фома Аквинский (1225 – 1274 гг.).

Вся философия Фомы начинается с категории «енс» (реальное бытие). И это реальное бытие такое, каким оно дано человеку в его ощущениях. Вещи могут меняться, но сущее не меняется, оно просто приобретает другие формы. Например, вода становится паром и льдом. По сути это одно и тоже, но по форме различное. Отсюда следует, что реальное бытие включает следующее положение: вещь есть то, что есть + то, чем может стать. Вещи постоянно изменяются, а это значит они не полные, но все вещи - это часть чего-то полного, целого, какой-то предельной полноты бытия. Эта предельная полнота бытия есть Бог. Бог конечная реальность, его силы постоянно находятся в действии.

Исходя из этого понятия бытия, Фома Аквинский четко разделяет области веры и науки, Задача науки сводится к объяснению закономерностей мира (реального бытия). Источником познания мира является не причастность к божественным идеям, а опыт и чувственное восприятие. Человеческий разум обрабатывает получаемую через органы чувств информацию и приходит к истине. И хотя чувственное познание объективно и истинно, оно охватывает лишь реальный физический мир. Всю полноту бытия, т.е. Бога можно познать только через веру. Изучением этого сверхъестественного мира должна заниматься теология. Философия же должна служить теологии, тем, что объясняет религиозные догмы в категориях разума и логически опровергает любые аргументы против веры. Этим ее роль и должна ограничиваться.

Опираясь на разум, считал Фома Аквинский, можно даже доказать существование Бога. В своих работах он приводит пять логических доказательств бытия Бога.

1. В этом мире все движется, и каждая вещь приводится в движение чем-то другим. Нельзя, однако, этот ряд продолжать до бесконечности, ибо в таком случае не существовало бы первичного двигателя, а следовательно, и того, что им движимо, так как следующее движется лишь потому, что оно движимо первым. Этим определяется необходимость существования первого двигателя, которым является Бог.

2. В мире имеется ряд действующих причин. Но невозможно, чтобы нечто было действующей причиной самого себя, потому что тогда оно должно бы быть раньше самого себя, а это нелепо. В таком случае необходимо признать первую действующую причину, которой и является Бог.

3 . Третье доказательство вытекает из взаимоотношения случайного и необходимого. При изучении цепи этой взаимосвязи также нельзя идти до бесконечности. Случайное зависит от необходимого, которое имеет свою необходимость либо в иной необходимости, либо в самом себе. В конце концов выясняется, что существует первая необходимость - Бог.

4 .Четвертым доказательством служат степени качеств, следующие друг за другом, которые есть везде, во всем сущем, потому должна существовать наивысшая степень совершенства, и опять ею является Бог.

5 .В основе этого доказательства лежит полезность, проявляющаяся во всей природе. Все, и даже кажущееся случайным и бесполезным, направляется к некоей цели, имеет смысл, полезность. Следовательно, существует разумное существо, которое направляет все естественные вещи к цели, им и является Бог.

Фома Аквинский, будучи последователем Аристотеля, интересовался не только «градом Божьим», но и «градом земным», Центром его интересов были не только духовные, но и социальные проблемы. Как и Аристотель, он отождествляет общество и государство. Государство существует затем, чтобы заботиться о общем благе. Но он решительно выступает против социального равенства, общество должно быть сословным, все люди делиться на господ и подданных. Подданные должны подчиняться господам, покорность является их главной добродетелью, как и всех христиан в целом. Лучшая форма государства - монархия, Монарх должен быть в своем царстве тем, чем является душа в теле, а Бог в мире.

Главной целью и смыслом человеческого существования является достижение небесного блаженства. К нему человека ведет уже не государство, а церковь. Роль церкви выше, чем роль государства, и поэтому владыки светского мира должны быть подчинены иерархам церкви, в частности Папе Римскому.

Проделав огромную интеллектуальную работу, христианские философы-богословы создали цельную религиозную картину мира. Это мировоззрение охватило большую часть цивилизованного мира и оказало определяющее влияние на дальнейшее развитие человечества. Рассмотрим основные черты христианского мировоззрения.

Креационизм и теоцентризм . Согласно христианскому вероучению, Бог создал мир из «ничего», сотворил его актом своей воли, благодаря своему всемогуществу. Божественное всемогущество продолжает каждый миг поддерживать бытие мира. Поддержание бытия мира есть постоянное творение его Богом вновь. Если бы творческая сила Бога прекратилась, мир тот час же бы вернулся в небытие.

В отличие от античных богов, которые практически все отождествлялись с природой, христианский Бог стоит над природой, по ту сторону ее, и поэтому является трансцендентным Богом. Ему приписываются все те атрибуты, которыми античные философы наделяли бытие: Бог вечен, неизменен, необъятен, самодостаточен и т.д. Но главное отличие христианского Бога, что при всем при этом Он - Личность. Поэтому Бог не только высшее бытие, но и высший Разум, высшая Истина, высшая Любовь, высшее Благо и высшая Красота.

Антропоцентризм. Суть этого учения заключена в утверждении исключительной роли человека среди творений Бога. Согласно Библии, Бог сотворил человека не вместе со всеми существами, а на шестой день творения по «образу и подобию Своему». Отсюда вывод, что человек - венец творения, он является центром Вселенной и конечной целью творения.

Какие же именно свойства Бога составляют сущность человеческой личности? Ясно, что человек внешне не имеет ничего общего с Богом. Божественные качества человека заключены в духовной сфере - это разум, совесть, и воля. Человеку, как и Богу, дана способность мыслить, различать добро и зло, переживать. Свобода воли позволяет человеку сделать выбор в пользу добра или зла. Первые люди (Адам и Ева) сделали этот выбор неудачно. Они выбрали зло и, тем самым, совершили грехопадение. Отныне природа человека оказалась испорченной, на него постоянно оказывает воздействие грехопадение. Своими силами человек не способен преодолеть свои греховные - наклонности. Ему постоянно необходима божественная помощь, действие божественной благодати. Получить эту помощь можно только в Церкви Христовой, которая является посредником между Богом и людьми.

Провиденциолизм. Мир развивается не сам по себе, а согласно промыслу Божьему. Промысел Бога распространяется на весь окружающий мир и придает природным и общественным процессам осмысленный и целенаправленный характер. В философии истории провиденциализм утверждает, что божественный замысел предопределяет историю людей, он пробивается через все исторические события и факты. На долю людей остается либо содействовать осуществлению этого плана, и, таким образом, работать на спасение мира и человека, либо противодействовать ему, за что Бог подвергает людей различным наказаниям.

Эсхатологизм. К какой же цели направлен ход человеческой истории? Конечная цель исторического процесса - Царство Божье. Христианские богословы изображают это царство как мир истинного, прекрасного, совершенного, в котором человек будет находиться в полном единении с Богом.

Когда же человечество достигнет этой цели? Тогда когда наступит конец света, состоится второе пришествие Иисуса Христа, воскрешение мертвых и Страшный суд. Только тот, кто получит прощение от Бога, обретет вечную жизнь в Царстве Божьем.

Каким же образом человек может спастись и достигнуть Царства Христова? Согласно христианскому вероучению, даже в своем первоначальном, догреховном состоянии человек был полностью зависим от Бога, находясь с ним в полном единении. Сущность же грехопадения как раз и состоит в том, что человек отделился от Бога, пожелал стать равным Богу, захотел жить по своим принципам и нормам. Потеряв связь с Богом, люди погрязли в грехах и пороках.

Отсюда следует, что спастись человек может только одним способом -возвращением к своему первоначальному, догреховному облику, через новое обретение «образа и подобия Бога». А осуществить это можно только через веру и обретение божественной благодати. Благодать же изливается только на того, кто не только верит в Бога, но и неукоснительно исполняет его заповеди, а также таинства и обряды христианской церкви. Вера без дел мертва!

Вопросы и задания.

1. Каковы особенности средневековой философии?

2. Охарактеризуйте философские взгляды Августина Аврелш

3. Охарактеризуйте философские взгляды Фомы Аквинского.

4. В чем суть креационизма и теоцентризма?

5. Что представляет собой антропоцентризм?

6. В чем суть прозиденциолизма и эсхатологии.

1. Христианский мир унаследовал от античности идею философии как системы, обнимающей все формы мыслительной работы, все сферы духовной жизни. Но сама античная философия - была в то же время и своеобразным богословием, конечно, соответственно религиозному сознанию античности. В свое время она выросла из мифологем, созданных религиозным сознанием, да и закончилась у Плотина и его последователей построениями, в которых философские идеи неотделимы от богословия. Но для христианского сознания, религиозный мир которого был глубоко отличен от античной религиозности, построения античности были только философией, можно сказать «чистой философией», построением «чистого разума». Раннее христианство было невосприимчиво к религиозному содержанию античной мысли и лишь постепенно, используя ее построения в апологетических целях, приобщалось к богословской стороне ее. В известном смысле и ныне мы еще недостаточно чувствуем религиозную сторону в античной философии, а отчасти и не хотим ее чувствовать: ведь идея «чистой философии» есть излюбленная фикция у мыслителей Нового времени, которые нередко переносят эту фикцию и в античный мир.

Конечно, можно, и даже с большим успехом, рассматривать все, что оставила нам античная мысль, с точки зрения именно «чистой философии», но, исторически это неверно. Но тут дело вовсе и не в истории - идея «чистой философии» есть вообще выдумка и создание мыслителей христианской эпохи - и сама эта выдумка, эта фиктивная идея не случайна именно для христианской эпохи. Логос, это заветное имя для христианского сознания, сам открывает путь для «чистой» мысли, сам способствует, в известных границах, отделению мысли от живой связи с бытием. К тому же ничто так не отрывает нас от этой связи с бытием, как слово, а за словом следует и то, чем оно живо, т. е. разум. Да и не один только разум, но и другие силы духа, по мере созревания, обнаруживают тенденцию к самообособлению, но в том-то и состоит задача христианской культуры, чтобы охранять связь этих сфер творчества с целостным бытием.

Христианство есть живая и неразложимая целостность, оно не может быть иным, но отдельные сферы творчества в своем развитии могут выходить за его пределы и затем отстаивать свою «автономию», если не сумеют найти законные пути своего движения внутри Церкви. Именно в силу этого - и только этого - развитие философского творчества у христианских народов, когда оно натолкнулось на затруднения (частью реальные, частью мнимые), как раз и пошло путем «автономии». Идея «чистой философии», построяемой «естественным разумом», фактически родилась, в недрах религиозного сознания, но, поддержанная различными чисто историческими условиями, она окрепла и утвердилась как нечто действительно «естественное» и «само собой разумеющееся».

2. Это произошло на Западе - христианский Восток неповинен в этом трагическом и двусмысленном факте. Конечно, пока Церковь была еще «всем», т. е. охватывала все стороны жизни, ни одна сфера творчества не могла отделиться от Церкви. Наоборот, сама Церковь в это время вбирала в себя ценные стороны античной культуры, в том числе и античной философии. Однако такое положение длилось лишь до тех пор, пока Церковь не была связана со сферой государства, сферой общественно-политической жизни. Но уже в IV в. положение совершенно изменилось. Церковь и «мир». Церковь и государство оказались как бы в одном плане, началось «сотрудничество» и взаимодействие двух сфер, до того времени живших раздельно. Пути христианского Востока оказались при этом совсем иными, чем пути христианского Запада. На Востоке «сотрудничество» Церкви и государства дало начало так называемой симфонии. На этой почве развилось целое учение о церковной функции верховной власти - учение, которое создала сама же Церковь и религиозное осмысление которого, возвышая светскую власть, создавало иллюзию «свободного сотрудничества». Это, конечно, вело фактически к обмирщению Церкви, нередко приводило к настоящему сервилизму. Но зато во внутреннем своем сознании Церковь продолжала быть тем, чем была всегда, в частности в понимании мира и человека.

Церковь охотно вбирала в себя все ценное, что находила в античной культуре. Наследие греческой науки и философии использовалось Церковью без колебаний, но оно при этом своеобразно «воцерковлялось». Как типичен в этом отношении «Шестоднев» св. Василия Великого! Элементы античного знания «воцерковлялись» здесь без колебаний, покрывались авторитетом церковности. Так или иначе, здесь чистое богословие не отделялось от научной и философской мысли. Богословие было не только над всем, но оно оставалось единственной верховной инстанцией: не нарушая свободы мысли, оно ее освещало и освящало, как освещает и освящает всецелая истина все частные истины.

Все слагалось иначе на Западе. И здесь соприкосновение с «миром» и государством, рецепция античности вели к обмирщению церковного сознания; однако под куполом Церкви собирались течения и тенденции, внутренне чуждые христианству, и все это (как и на Востоке), хотя бы и чисто внешне, «воцерковлялось». Новым, однако, было то на Западе - и это с полной ясностью выступает лишь в XII в. - что античная наука уже не могла ныне «воцерковляться» с той легкостью, как это было до XII в. В построениях Аристотеля, к восприятию и оценке которых западная мысль была достаточно подготовлена, открылся совсем иной взгляд на мир, чем он до этого слагался у западных мыслителей. Нужно было или размежеваться, или «воцерковить» все, но упрощенное «воцерковление» было уже невозможно, да в нем вовсе и не нуждалось то понимание мира, охватывавшее все сферы бытия, какое было у Аристотеля. Это понимание мира созрело вне Откровения, оно и не вмещало его в себя - пути веры и знания тут явно начинали расходиться. Античные построения стали толковаться как построения «естественного разума», не знающего Откровения.

Этот гносеологический дуализм (знания и веры) начал принимать столь острые формы, что его нельзя было уже затушевать. С одной стороны, знания, которые западные мыслители находили у Аристотеля, так импонировали им, что отвергнуть их по одному тому, что все они стояли вне учений христианства, было невозможно. Но невозможно было, с другой стороны, и простое, безоговорочное приятие системы Аристотеля - и отныне вопрос о соотношении христианского и античного (Аристотелевского) мировоззрения стал уже на очереди как неотвратимый и основной вопрос церковного сознания на Западе.

Не надо забывать, что такой, например, кардинальный вопрос, как вопрос об индивидуальном бессмертии не имел у Аристотеля ясного и категорического решения и допускал решение, отвергающее индивидуальное бессмертие.

Не менее тревожным было учение Аристотеля о вечности или безначальности мира. Отсюда возникла грандиозная задача нового построения, в котором учения «естественного разума», совершенно неотразимые, как казалось тогда, нашли бы свое место рядом с христианской системой. Так родилась идея, что единственный путь для этого может состоять лишь в том, чтобы отделить чисто философские концепции от богословия, подчиненного основоположениям христианской веры. На этот путь и встал со всей определенностью уже Альберт Великий, но окончательно задача эта была решена только Фомой Аквинатом, построения которого удовлетворяли требованиям времени, но зато оказались столь роковыми для всей христианской культуры Запада.

3. Фома Аквинат установил то «равновесие» между верой и знанием, которого требовала и ждала его эпоха, - он просто уступил знанию (философии) всю территорию того, что может быть познаваемо «естественным разумом». Этот lumen naturale rationis признается здесь достаточным для понимания мира - и нечего удивляться, что Аквинат видел именно в Аристотеле вершину «естественного разума». Это учение о самодостаточности «естественного разума» в познании мира и человека есть, в сущности, новое, чуждое основным течениям даже античной мысли понятие: возвышая Откровение над «естественным разумом», Аквинат в то же время рассекает единую целостность познавательного процесса. Она была таковой у греков, т. е., конечно, у самых значительных мыслителей Греции; она была таковой и у христианских богословов ранних и поздних - до XIII века. Аквинат же своим решением вышел уже на новый путь и тем надолго разрешил для Запада трудную тему о соотношении внерелигиозного знания и веры, ибо создал возможность мирного их соотношения наподобие соотношения двух этажей здания - есть этаж «естественного» (внерелигиозного) познания, но есть и следующий этаж - религиозного познания.

Это открыло новый путь для чисто философского творчества, которое не просто стало обходиться в дальнейшем без религиозного обоснования («верхнего этажа»), но постепенно вышло на путь полной автономии, возводимой отныне в принцип. Потому и в наши дни последовательные томисты отвергают понятие «христианской философии» в точном смысле слова. Строго говоря, пишет Сертиянж (один из самых компетентных томистов последнего времени), не может быть христианской философии, как не может быть христианского учения о природе, христианской экономики, политики, литературы. Те же мысли еще более настойчиво развивает известный историк Жильсон: нет христианского разума, утверждает он, но может быть христианское употребление разума... понятие христианской философии имеет не больше смысла, чем понятие христианской физики или математики.

Конечно, и Сертиянж и Жильсон просто верны тому разделению «естественного разума» и Откровения, философии и богословия, которое с такой ясностью и последовательностью установил Фома Аквинат. То, что впоследствии вылилось в учение о полной автономии разума, что определило затем всю судьбу западноевропейской философии, было таким образом впервые со всей ясностью намечено именно Фомой Аквинатом, от которого и нужно вести разрыв христианства и культуры, весь трагический смысл чего обнаружился ныне с полной силой.

Конечно, понятие «естественного света разума» не есть понятие мнимое, оно соответствует бесспорной реальности, но разве жизнь во Христе не несет с собой подлинного «обновления ума», не меняет самую работу «естественного», т. е. разума, подчиненного действию первородного греха? Вся ошибка Аквината состояла в том, что он берет понятие «естественного разума» как понятие неподвижное, тогда как дело идет в христианском мире вовсе не о том, чтобы «христиански употреблять» разум, а о том, чтобы в Церкви находить восполнение и преображение разума. Для христианина разум не есть «нижний» этаж его духовной целостности, а живая сфера его духа, куда проникают благодатные лучи Церкви. Отделять разум от веры, философию от богословия - значит ограничивать свет Откровения только той сферой духа, которая обращена к Богу, считать, что жизнь в Церкви не открывает нам пути к преображению всего нашего естества, запечатленного действием первородного греха.

4. Фома Аквинат имел решающее влияние в судьбах всей христианской культуры на Западе - его авторитетом, его построениями была как бы освящена, во всяком случае осмыслена и поддержана та система секуляризма, которая стала господствовать позже на Западе. «Естественный разум» не только был признан западной Церковью в полной своей компетенции, но он просто был «отпущен» на полную свободу. Иначе говоря, заключения, построения «естественного разума» отныне признавались имеющими полную, неотменимую силу для христианского сознания.

Начиная с XIII в. на Западе началось отделение от Церкви, от ее духовной установки, различных сфер культуры. В течение двух-трех веков произошло глубокое изменение в психологии культурного творчества, которое дало торжество свободному, но уже и внецерковному стилю культуры. Этот уход культуры от Церкви имел много различных корней в общем развитии западной истории, но, раз начавшись, он вел и ведет к дехристианизации культуры, во всяком случае к отрыву ее от Церкви. А та трагическая болезнь западной Церкви, которая завершилась Реформацией и уже не на путях обмирщенной жизни, а во имя Христа увела значительные массы на новые, часто роковые пути - все это до последней степени усилило этот трагический процесс.

Церковь на Западе, сколько могла, сопротивлялась и внешне и внутренне этому росту секуляризма, но ни инквизиция и преследование уходивших из Церкви, ни реформа в самой Церкви уже не смогли задержать его. Церковь стала терять и власть и авторитет, а культурное творчество, развивавшееся в новых исторических условиях и зажигавшее умы и сердца «верой в прогресс», стало проникаться все сильнее глубоким недоверием, а порой и ненавистью к Церкви и церковной власти.

Расцвет системы секуляризма в XVI-XVII вв. довел указанный конфликт до чрезвычайной остроты; во всяком случае, Церковь за это время совершенно утеряла свое прежнее значение как источник творчества, как сила вдохновения. Все призывало к тому, чтобы вывести культуру и творчество на новые пути, свободные от вмешательства Церкви, - а когда Лютер и Кальвин начали новое религиозное движение, уводившее религиозные силы на новые пути, они целиком стали на сторону свободного творчества в сфере внецерковного бытия, целиком отказались от влияния Церкви на культуру. Религиозная трагедия этим была закреплена надолго - вся новая история шла и доныне идет на Западе под знаком принципиального дуализма - христианства и жизни, христианства и культуры, христианства и творчества.

5. Для философии все это долго казалось началом новой жизни; идея «независимой», «чистой» философии, казалось, была особенно благоприятна для философского творчества. Философия стремится подчинить себе, как высшей инстанции, и религиозное сознание. В век Просвещения появляются одна за другой попытки построить «систему разумного христианства» (Локк) или утвердить религию «в границах разума» (Кант), а с развитием психологии начинается превращение религии просто в функцию человеческого духа. «Психологизм», сменивший упрощенный рационализм, сам позднее уступает место утонченному «феноменологизму», но так или иначе религиозное сознание ныне просто подчинено контролю философии, внутри философских систем создается особая «философия религии». Идея христианской философии в этих условиях получает как раз тот смысл, который, собственно, ей и отводился со времени Фомы Аквината: христианская философия есть философия христиан, и ничего другого, - она есть создание умов, которые философствуют «свободно» и «независимо», хотя где-то в душе хранят любовь ко Христу и чтут христианство и Церковь. Разделение двух сфер творчества и культуры кажется отныне навсегда закрепленным.

Ничто не характеризует с такой силой новую установку творческого сознания, как то, что в основу философии ставится ныне сомнение, которое устами Декарта провозглашено основным методом и правилом философствующих умов. Сомнение, конечно, может и должно иметь свое место в процессах размышления, но неужели нет прямых источников философии? Неужели угас тот свет, которой осветил мир, когда свершилось Боговоплощение, и который охватил своей светящей силой всю душу? Очевидно, да, или вернее сказать так: то, что еще недавно казалось бесспорным, ясным и понятным, ныне стало уже возбуждать подозрение. Сомнение вообще есть ведь вторичная функция ума, всегда направленная на какие-то положительные утверждения... Исторически бесспорно при этом, что не у одного Декарта, не у одного Бэкона, но у всей эпохи вообще не было доверия к тому, что хранила традиция. В связи с тем что философия - по заветам самого Фомы Аквината - должна строиться одними силами «естественного разума», для нее, очевидно, нужно было найти собственный источник познания. Для самого Декарта им было само мышление, для Бэкона и его последователей это был опыт, но дальнейшее развитие философии справедливо подчеркнуло то, что в данных мышления и фактах опыта оказываются те или иные предпосылки. Отсюда погоняя за «беспредпосылочной» основой философии - вплоть до «Критики чистого опыта» у Авенариуса и Маха, до феноменологии Гуссерля. Эта погоня, это искание «беспредпосылочной» основы философии бесплодны и пусты, ибо каждое новое философское поколение открывает предпосылки там, где, казалось, они все были элиминированы. Эта злая судьба философских исканий связана с тем, что неправильна сама установка «самостоятельности» (автономии) и независимости философской мысли. Дело в том, что сама природа мысли нашей связывает наше мышление с категорией абсолютности; конечно, этот момент имеет здесь формальное значение, но все же даже формальное приобщение (через мысль) к абсолютной сфере обрекает нашу мысль на то, что она неизменно движется в линиях религиозного сознания. Оторвать наше мышление от сферы Абсолютного невозможно, и здесь остается, для критической позиции, лишь до конца осознать неотрываемость философского мышления от религиозной сферы. Это вовсе не упраздняет философии, а только вводит ее в определенные границы, уясняет основной смысл «свободы» в нашей мысли.

Но именно поэтому вся установка секуляризма и была бесплодной и трагической. Предоставление философии безграничной свободы по директивам «естественного разума» было ложно в разных смыслах - философия, отрывающаяся от Откровения, не может пойти дальше собирания частичных истин или уяснения диалектической связности тех или иных идей.

6. Но идея религиозной установки для философии, отброшенная томизмом во имя «мирного разграничения» сфер разума и веры, по другим мотивам, но в том же историческом контексте отбрасывалась и отбрасывается и всей той религиозной позицией, которая нашла свое выражение в Реформации. Возьмем одну из лучших книг, написанных в наше время на эту тему со стороны кальвинистов. Книга эта написана с большим вдохновением. Она свежа, ясна и категорична - тем ценнее ее признания.

Мы найдем у Меля ряд идей, которые совпадают с тем, что дорого нам, православным, - таково, например, его учение о том, что понятие «разума» не может быть признано однозначным, что то, что принято считать «естественным светом разума», несет на себе следы первородного греха, что «обновление ума», о котором говорил апостол Павел и которое связано с верой в Спасителя, открывает нам совсем иные пути познания, чем те, которые доступны «естественному свету разума». «Вера преображает самый разум», - утверждает Мель, и к этому тезису, направленному против томизма, мы всецело примыкаем. Но между «естественным порядком» бытия и той новой жизнью, которая открылась миру в Господе, для Меля нет никакой связи, нет никакого взаимоотношения «Всякое доктринальное утверждение, - пишет он, - если оно взято отдельно от всего Откровения, сейчас же теряет свое качество христианской истины». Это значит, что в «естественном» знании все предстает нам иначе, чем в христианском учении, ибо между тем и другим «пропасть велика утвердися...»

Естественно, что для Меля «мир не может принять в себя чуждые ему элементы, которые делали бы его христианским: невозможно, - пишет он, - установить переход от догматических утверждений христианства к утверждениям философии». Это категорическое раздвижение сфер естественного бытия и бытия благодатного, существенное и типичное для протестантского учения, естественно делает невозможным и ненужным самый замысел христианской философии. «Или философия есть просто о разумление Откровения, и тогда она есть догматика и ей нужно отказаться от методов и построений философии, или она есть продукт человеческого творчества, и тогда все ее утверждения покоятся только на естественном свете разума». «Включение Откровения в философскую систему решительно невозможно».

В этом раздвижении естественного и благодатного порядка Мель очень последовательно доходит до того, что утверждает, что для естественного разума будто бы возможно изучение и истолкование мира и человека вне всякой идеи о Боге: на пути естественного познания будто бы «можно никогда не встретить Бога». В этих словах, не просто утверждающих всецелую автономию естественного разума, но возводящих ее как бы к свыше созданному порядку, разумеется, не может быть и речи о христианской философии. Мель подчеркивает, что «понятие христианской философии» имеет не больше смысла, чем понятие христианской физики или христианской математики.

7. Католическая позиция определяется потребностью оградить богословие от нападок и критики «независимой» философии, для чего и нужно, по доминирующему здесь взгляду, определить «законное» поле деятельности для «независимого» разума - чем будто бы будет утверждена невозможность для разума выходить за указанные ему пределы. Эта тенденция к «размежеванию» богословия и философии, предоставляя полную свободу естественному разуму, совершенно освобождая его от всякой координации с богословскими идеями, наоборот, подчиняет богословие философской диалектике. С предельной ясностью это проявилось у Фомы Аквината в том «недоразумении» кардинальным для христианской метафизики понятием творения, которое продиктовало ему учение о том, что идея безначальности мира, не соединимая с понятием творения, философски (т. е. по Аристотелю) будто бы неотразима. В порядке веры он держится, конечно, за учение о «начале» мира, в порядке же философском не считает возможным сохранить это учение. Путаница, которую этим внес в богословие Фома Аквинат, с полной уже силой проявилась в наши дни у неотомистов. Богословие начинает бояться упрека в том, что оно влияет на разум - и так оформилась в самом же католическом мышлении идея свободной, независимой философии. К чему это привело - это показала вся дальнейшая история западной философии, которая «в пределах чистого разума» создавала системы гносеологического идеализма и постепенно превратила религиозную сферу в определенную функцию человеческого духа, т. е. оторвала ее совершенно от Первореальности. Внерелигиозная установка чистой философии диалектически и фактически превратилась позднее в антирелигиозную установку. Те же пути философии наметила и протестантская позиция. Только здесь дело шло и идет не о примирении с «естественным разумом», а об религиозном отвержении его; естественный разум потому и может пользоваться безграничной свободой, что от него все равно нет и не может быть никакого пути к Откровению. Конечно, и здесь принимается во внимание участие разума в «оразумлении» Откровения, но это участие сводится к формально логической обработке Откровения, т. е. не вносит ничего в самое содержание вероучения. Вне же Откровения разуму предоставляется безграничная свобода...

8. В отличие от позиции, занятой обеими ветвями западного христианства, мы защищаем идею христианской философии, так как решительно отвергаем то раздвижение веры и знания, которое и на Западе явилось довольно поздно как свидетельство бессилия христианского сознания, а на Востоке никогда не имело места. Христианство изначала было религией Логоса, и не случайно в тропаре на Рождество Христово поется: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума». Вера апостолов и непосредственных учеников Спасителя ни в какой степени не принимала разграничения или противопоставления ее разуму - она была «знанием», которое было в живом согласии с обычным знанием. А у ап. Павла очень развито учение о том «обновлении ума», которое освобождает от следования «веку сему» и есть начало нашего «преобразования». Христианам надлежит, по ап. Павлу, «иметь Бога в разуме», и мы должны бояться того «ослепления ума», которое идет от «Бога века сего». Через «покаяние» открывается нам «познание истины»; во Христе мы «обогащаемся всем - всяким словом и всяким познанием». Заметим, что ап. Павел принадлежал к числу образованнейших людей своего времени, т. е. как раз был насыщен теми истинами «естественного разума», которые так соблазнили Аквината, - и тот же ап. Павел звал к «обновлению ума». Раннее христианство именно в силу этого, т. е. опираясь на то расширение познавательных сил, которое возвещено в этих словах об «обновлении ума», с самого начала ступило на путь рецепции из язычества того, что было приемлемо для христианского сознания. Это относилось к христианской терминологии, к некоторым литургическим материалам. Путь рецепции и есть путь христианской мысли, которая, опираясь сама на Откровение, на церковный разум, принимает все, что родилось вне христианства, если это согласуется с началами христианства.

Единство разума и веры нам, однако, не дано, но оно задано. Обе стихии духа свободны и могут иногда расходиться - и часто нужны духовные усилия, чтобы восстановить это единство. Поэтому природа разума как познавательной силы не заключает в себе никаких трудностей для единства веры и знания.

Трудности эти вытекают только из рационализма, который утверждает автономию разума и подчиняет себе все движения духа, в том числе и то знание, какое заключается в вере. Но эти притязания рационализма не могут быть оправданы - они являются следствием общего направления в духовной жизни западного христианства, которое именуется секуляризмом, т. е. отрывом от Церкви всех видов человеческого творчества (наука, философия, этика и т. д.).

9. Христианская философия возможна. Но есть ли у христианской философии какая-либо особая тема, которая отличала бы ее от догматики? Конечно, да. Догматика есть философия веры, а христианская философия есть философия, вытекающая из веры. Познание мира и человека, систематическая сводка основных принципов бытия не даны в нашей вере, они должны быть построяемы в свободном творческом нашем труде, но во свете Христовом. Особой задачей философии является уяснение диалектики идей, уяснение внутренней структурности в основных наших понятиях.

Из книги «Христианское учение о познании»